Иконописец соколов александр неупиваемая чаша. Александр михайлович соколов: интервью

Нательные иконки на шею . Традиция ношения нательного креста, так же, как и нательных икон, появилась еще в первые века христианства. В Римской империи и у многих соседних народов. Именные нательные образки. Купить на Крещение.ру тысячелетиями существовала традиция носить украшения. Они являлись признаком достатка и власти, определенного положения в обществе. С появлением христианства и утверждением его в качестве государственной религии в Византийской империи знатные люди стали носить украшения с христианской символикой: кресты, иконы. Наследием древней традиции является облачение священнослужителей: каждый священник носит наперсный крест, а епископы - панагию – образ Богородицы.

На Руси кресты стали носить со времени крещения князя Владимира, причем носили кресты не только бояре и дружина князя, но и простые люди. Кроме крестов, носили и малые , почитаемого святого или именные нательные иконки –иконы, на которых был изображен одноименный святой покровитель человека. Знатные люди носили золотые нательные иконы на шею и золотые кресты, обычные люди носили кресты из менее дорогих металлов. Традиция ношения крестов и именных иконок сохранилась и по сей день, сегодня в православных магазинах можно выбрать и купить или образки из золота, золотую цепочку, золотой крестик и многое другое.

Золотые именные образки

Если вы хотите купить нательные образки серебряные и из золота, лучше позаботиться о том, чтобы они могли долго храниться, не чернели и не портились со временем. Лучше всего для этого подойдет женская или мужская золотая иконка на шею. Такие иконы не являются оберегом, но выполняют главное свое предназначение: они напоминают носящим их о Боге и святых, которые там изображены, призывают к молитве и постоянной памяти о том, что у человека есть заступники, которые всегда с ним. Именно поэтому именные образки дают защиту христианам.

Нательная иконка из золота на шею может стать прекрасным подарком на крещение младенца. Когда малыш подрастет, он будет знать, что с ним всегда рядом находится его заступник, будет призывать его в молитве перед сном и легко сможет избавиться от обычных для его возраста страхов. Малышу подойдет кулон-икона Ангел-Хранитель, архангел Михаил или подвеска нательная икона Божией Матери, или именная нательная иконка. Крестные родители часто покупают крестникам в подарок золотые именные образки. Какую нательную икону выбрать? Существует множество нательных образков, в том числе так называемые , чтобы выбрать образок, который вам подойдет, можно просмотреть каталог нательных икон на шею. Здесь можно найти и выбрать, какие купить нательные подвески-иконы из золота или золотую нательную иконку-кулон. Главное, с чем нужно определиться, - это то, какое изображение должно быть на иконке – Богородицы, Ангелов или святых. Наиболее почитаемые иконы Богородицы на Руси – это Владимирская, Казанская, Семистрельная, и, конечно, Неупиваемая Чаша. Серебряные и золотые нательные иконки для мужчин с изображением иконы Богородицы Неупиваемая Чаша помогут страдающим избавиться от недуга пьянства и уберегут тех, кто не знаком с этим недугом. Образки Богородицы часто носят матери, которые вспоминают в молитвах Богородице своих детей или просят помощи у Божией Матери во время беременности и родов.

Православные нательные образки с изображением Ангелов, которые носят на шее, это, чаще всего, или архангела Михаила. Многие православные христиане носят образки святых, особо почитаемых в их семье или именные нательные иконки. Как правило, это образки из золота или серебра. Православные образки святых. Святые, наиболее почитаемые на Руси, это , Андрей Первозванный, Александр Невский, Георгий Победоносец, Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Алексий Московский, Ксения Петербургская и многие другие. Можно купить золотые подвески с иконами этих святых или золотые образки в виде кулонов. Несложно выбрать и золотой именной образок: можно просто найти в каталоге иконок нужное имя и, если есть несколько иконок святых с таким именем, купить образок, который более всего вам подходит.

Ночью умер наш друг - великолепный иконописец Саша Соколов. Светлый, чистый, ясный человек, раб Божий, праведник.

Мы дружили, начиная с юности, с новооткрывшегося и восстанавливаемого Даниловского монастыря, почти тридцать лет.

Сашина чистота, беззлобие, отзывчивость, радость, всегда осенявшая его детское лицо, до последнего дня остававшееся таковым, создавали вокруг него особую атмосферу, попадая в которую мы ощущали это почти физически.

Я не могу поверить, что он умер! Но, может быть, и не надо, - может быть, любовь помогает понять слова Христа: «Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых».

Саша был настоящий христианин, бессеребренник, художник, благодарно прозревавший Божью красоту в мире и являвший ее в своих иконах. Очень простой и добрый в своем общении с людьми, неприхотливый в еде и одежде, он был человеком с безупречным эстетическим вкусом, не позволявшим приблизиться к нему никакой пошлости и показухе, а его глубинное чувство Церкви сразу отторгало малейшие признаки фарисейства.

Он создал вокруг себя целый мир: у него была прекрасная жена - замечательная художница Мария Вишняк - яркая, эффектная, ладная, всегда праздничная, неизменно нарядная, вдохновенная и вдохновляющая: нестареющая дева-воительница и победительница!

Они прожили вместе больше тридцати лет, родили четверых прекрасных детей, продолжили свой род в очаровательных внуках… Знали бедность, тесноту, поденную заботу, но и радостный, благословенный труд, и успех, и славу, и паломничества, и путешествия, и любовь друзей, а главное - благодарно чувствовали помощь, милость и благословение Божье, отблеск которого лежал на их лицах.

Последние годы мы часто встречались - объехали вместе на машине всю южную Сицилию, беднейшую, заброшенную и не заполоненную туристами. Потом наши друзья часто заглядывали к нам на огонек - Машенька писала большой портрет отца Владимира под кустом жасмина - ее подрамник до сих пор стоит у меня в кабинете.

Предпоследний раз мы встретились с нашими художниками на ВСХ, где проходило открытие выставки Сашиных икон и Машиных живописных картин. Было много народа, мы пили шампанское, должно быть, громко и радостно разговаривали, и к нам из соседнего зала, где выставлялись картонные плакаты актуального искусства, пришел строгий человек в шарфике, завязанном модным узлом, который, бросив взгляд на иконы и живопись, обозвал нас почему-то «красно-коричневыми» и потребовал, чтобы мы перекрыли ход из его зала в наш, чтобы «наши люди» не смели проходить через его территорию.

Мы шутили, смеялись, Саша предложим нам всем вместе поехать, как ни странно, в Башкирию, где у него дружественные священники: выступить там с лекциями и чтением стихов… Так и договорились: «Саша, с тобой хоть куда, - хоть в Башкирию, хоть на Сицилию…».

И потом, в феврале, Маша позвонила и сказала, что Саша, наш цветущий, наш вечно юный Саша, тяжело заболел, был перевезен из Кипра, где он расписывал храм, в Москву и теперь лежит у себя в мастерской. Отец Владимир поехал его соборовать, я, конечно же с ним…

…Саша жил как христианин, и умер как христианин. Он нащупал в своей земной жизни нить Промысла Божьего и пошел за ним. Раскрыл свою душу Христу, и Христос наполнил ее веяньем Своего Духа. Созрел для будущей жизни, как созревал добрый плод, и Господь забрал его Себе.

Ушел от нас брат наш, прекрасный человек, кроткий и смиренный сердцем!

В воскресенье произойдет его отпевание и прощание с ним в этой, земной жизни. Но ведь, надеюсь, не навеки!

Отпевание в День Торжества Православия в 13:00 в храме Троицы в Хохлах (Хохловский пер., д. 12).

Вечная тебе память, дорогой раб Божий Александр! Царствие Небесное!

«Икона – это путь…»

Я воспитывался в простой советской нерелигиозной семье и пришел в церковь во многом благодаря иконам… Икона влекла своей непонятностью. Это было послание на непонятном языке. Но главный смысл послания был понятен. И выражался он во взгляде Спасителя с иконы XV века (Рублевский Спас). Входя в зал, я встречал взгляд Любви. Это трогало, особенно учитывая наше "духовное сиротство" и мое личное…

/Из записок Александра Соколова/

Александр Соколов родился в 1959 году в Москве.Прошел обучение в художественной школе им. Сурикова при Академии художеств, Московской государственной художественно-промышленной академии им. С.Г. Строганова. Работал со знаменитым русским иконописцем архимандритом Зиноном (Теодором) над иконостасом в селе Пятница Владимирской области. Расписывал храмы в России и за рубежом: в Польше, Японии, США, Греции, Азербайджане, на Кипре.

Персональные выставки икон Александра Соколова проходили в Японии (1997), Индии (1998), Люксембурге (1998), США (1998), Финляндии (2006) и т.д. В 2014 году работал над созданием алтарного образа для храма на Сицилии (Италия). Скончался 27 февраля 2015 года в Москве после тяжелой болезни.

– Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

– Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию – по порядку – сначала Ветхий Завет, потом – Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет – крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая – «Не рыдай, Мене, Мати» – хранится у нас дома.

– Что для Вас иконопись?

– Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто – путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью – украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель – формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

– Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

– Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке – другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

– Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит – сказать не могу. Чудо – это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо – то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, – это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

А фотоаппарат со вспышкой можно? – спрашивает у иконописца Александра Соколова моя восьмилетняя дочка, приготовившись снимать в его мастерской. «За отдельную плату», – шутливо отвечает мастер.

Он вообще то и дело шутит, не позволяя перейти грань, за которой разговор о серьезных вещах может перейти в пафос, который часто это серьезное обесценивает.

Оксана Головко в мастерской Александра Соколова

Александр Михайлович Соколов

Родился в 1960 г. В 1972–1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) – ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов вмц. Параскевы в с. Пятница Владимрской обл., Св. Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в с. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии. Живет и работает в Москве. Женат на художнице Марии Вишняк, четверо детей.

Пусть цветут сто цветов

– Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, – отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе . – Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский период, а теперь извиняемся перед 18 веком».

Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную , – это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

– Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо – безличное копирование?

– Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому же счету тиражирование, копирование – это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства – невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное – размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей – священников, епископов – можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.
Процветает производство предметов культа, а церковное искусство – сакральное, духовное – остается уделом маргиналов.

– Маргиналов – в каком смысле?

– Церковное искусство, с одной стороны – элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны – маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни». При этом церковное искусство открыто всем, но не всем нужно.

– Как же иконописцу не стать «штамповщиком?

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

Божественная гармония

– Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

– Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас : мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию – по порядку – сначала Ветхий Завет, потом – Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет – крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая – «Не рыдай, Мене, Мати» – хранится у нас дома.

– Что для Вас иконопись?

– Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто – путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью – украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель – формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

Учителя

– Где учились и у кого?

– Главный учитель – мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас – эталон внутреннего убранства церкви. Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу – писать списки с икон – причем обязательно интересную, творческую,чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная.

Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем – в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную и правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули , его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

– Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?

– Опять же – отца Анатолия. После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с . Она писала его портрет – единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания – с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к , настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко.

Больше, чем чудо

– Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит – сказать не могу. Чудо – это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо – то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, – это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

– Ответственность есть, что написали чудотворную икону?

– Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, – со смехом отвечает художник . – А если серьезно – да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал, согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось. На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

– Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?

– Мне нравится иконография иконы Корсунской Божией Матери, и так сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней – чтобы увидеть самого себя, куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям , . Для меня важно передать индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

– Что интереснее – монументальная церковная живопись или иконопись?

– Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, – из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде – отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один – храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

– Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

– Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке – другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

– Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?

– Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она – творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих споров у нас не возникает: я пишу свое, жена – свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

– День начинается с мастерской?

– Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора. Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

– Дети – не художники?

– Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию – дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма – подрабатывает.

Сын Ваня может все – лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он – повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар». На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар – это не то, что вы думаете!»

Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, – это нормально.

– Дети выросли и не перестали ходить в храм?

– Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

– Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван .

– Вань, ответь, как мы вас воспитывали? –

– У меня встречный вопрос – семья не мешала творчеству? – спрашивает Иван .

– Мешала, – смеясь, говорит Александр Михайлович. – Все время…

– Нас же четверо, – продолжает Иван. – Можно сказать, что родители жили отдельно от нас – в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один раз в школу привел – в первом классе.

– Сколько раз я приходил на родительское собрание, – вспоминает художник, – и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

– Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?

– У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги.

Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь. Мне есть, куда рваться, о чем мечтать.

– Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?

– Не было лет с 16. Да и тогда – только после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней – одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Подготовила Оксана Головко
Фото Юлии Маковейчук

В Валаамской обители все лучшее мы стараемся посвящать Богу. Поэтому и мастеров, которые создают святые образы для часовен и храмов монастыря, выбирают с особым тщанием. Таких, что пишут не только кисточкой, но и собственным сердцем - чистым, открытым, любящим. Александр Соколов был одним из них, сообщает пресс-служба Валаамского монастыря.

В феврале нынешнего года после тяжелой болезни он преставился ко Господу. Неоконченной осталась роспись храма на Кипре, над которой Александр Михайлович работал перед смертью. Холодные и сухие лежат теперь его краски в мастерской в Москве. Однако пути Господни неисповедимы. И не нам судить, вовремя ушел человек в мир иной или нет. Тем более, за 55 лет жизни Александр Михайлович успел немало...

Встреча

Душа его тянулась к творчеству с детства. Сначала он рисовал сам, а потом его талант и старание заметила тетя и помогла племяннику поступить в Московскую среднюю художественную школу при Академии художеств, которую он с успехом окончил.

Школа эта располагалась в те годы в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. В ней будущий мастер и увидел икону впервые. Это был Звенигородский Спас Андрея Рублева. При одном лишь взгляде на лик Спасителя по спине у юного художника пробежали мурашки. И потом он всю жизнь вспоминал о том, как почувствовал благодать и Божественный свет, исходящий от святого образа.

В 16 лет Александр крестился. И сразу же задумался о том, чтобы попытаться написать икону. Вот только времени ему не хватило. Молодого художника призвали служить на флот. В ноябре 1980 года он демобилизовался и сразу женился на Марии Вишняк, вместе с которой учился в художественной школе. А через месяц Александр Михайлович написал первый образ на доске, заготовленной им во время военной службы. Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора, расположенного на Рогожском кладбище. К сожалению, список не сохранился. Зато вторая икона - «Не рыдай Мене, Мати» - по сей день находится в семье Соколовых-Вишняк.

Наставники

Александр Михайлович начал писать иконы в советское время, когда любые церковные занятия находились под строжайшим запретом. Согласно статье Уголовного кодекса о «Производстве предметов культа», за иконопись могли привлечь к судебной ответственности. Однако вопреки этому люди продолжали творить, славя Бога и всех угодников Его. Причем некоторые даже начинали с нуля, без учителей. Но Александру Михайловичу в этом отношении повезло. Господь послал ему мудрых, знающих наставников.

Один из них - духовник семьи Соколовых-Вишняк, отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Сам он не был художником, зато устройство его деревянного храма на всю жизнь стало для Александра Михайловича эталоном внутреннего убранства церкви.

Батюшка всегда помогал своему духовному чаду, поддерживал, причем не только словом, но и делом. Когда молодой мастер стал главой семьи и сидел без денег, отец Анатолий давал ему писать списки с икон и обязательно подбирал для него творческую работу - такую, над которой Александр мог подумать, поразмышлять и прийти к собственным выводам.

Иконописец Борис Андреев помог в обучении технике. Он был реставратором в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э.Грабаря, а иконы писал полуподпольно. Спустя какое-то время в этом же центре стал работать и сам Александр Михайлович и познакомился там еще с одним наставником - Адольфом Овчинниковым, который разработал точную технологию иконописи.

Всю жизнь Александр Михайлович с благодарностью вспоминал и Александра Комарова, автора учебника по монументальной живописи. С ним молодой иконописец познакомился в Строгановке, где учился реставрации, технологии и копированию.

И, конечно, для начинающего мастера стала очень полезной совместная работа со знаменитым иконописцем отцом Зиноном (Теодором). Александр Михайлович целый год трудился с ним рука об руку над восстановлением Свято-Данилова монастыря, когда эту святую обитель вернули Православной Церкви.

Когда работа - по сердцу

Вот так, шаг за шагом, Александр Михайлович и сам стал Мастером с большой буквы и даже повлиял на развитие иконописной традиции. Он часто принимал участие в иконописных выставках. Его работы выставлялись в России и за рубежом. И, конечно, Александр Соколов всегда много работал. За свою жизнь он создал большое количество икон, немало росписей в храмах Москвы. Он писал для храмов Сибири, Марий-Эл, Башкирии. Работал в Польше, Японии, Америке, Германии, на Сицилии...

При этом поездки и известность Александр Соколов никогда не ставил во главу угла. Главным для него было одно - трудиться во славу Божию, развивать собственную душу через работу. И тот факт, что икона «Неупиваемая Чаша», написанная Александром Михайловичем для Серпуховского Высоцкого монастыря, прославилась как чудотворная, говорит сам за себя. По свидетельству многочисленных паломников, оставивших записи в монастырской книге отзывов, святой образ помог сотням людей преодолеть тяжкий недуг пьянственной страсти. А ведь на момент его создания мастеру было всего 33 года!

Трудился Александр Соколов и для Валаамского монастыря. С 1991 года он часто приезжал сюда вместе со своей семьей. И мастера, и его жену Марию Вишняк, очаровала удивительная, изысканная красота Русского Севера. А Валаам стал для них настоящей жемчужиной Карелии. Особенно в то время, когда обитель еще не успели восстановить, и она походила на остров уединения, которым и была для всех в XIX веке и гораздо раньше.

Каждый из супругов занимался на Валааме своим делом. Мария Вишняк писала пейзажи. В 1991 году она жила в обители месяц. Причем по весьма интересной системе. По утрам послушник владыки Панкратия отвозил ее вглубь острова и оставлял там на целый день с этюдником. А вечером, после заката, забирал обратно. Так они условились. Сам же Александр Михайлович трудился для монастыря.

В 2002-2003 годах по просьбе тогда еще архимандрита Панкратия он написал для храма Валаамской Божией Матери иконостас. Правда, поначалу, глядя на восстановленный иконостас нижнего храма Спасо-Преображенского собора, он искренне недоумевал: «А зачем я вам нужен, если у вас на Валааме такие иконописцы работают?» Так скромно мастер относился к своим работам. Но когда владыка Панкратий попросил его написать икону Царственных мучеников для Смоленского скита, не отказал. С готовностью взялся за дело. И с удивительной трепетностью сумел передать тонкое портретное сходство всех членов августейшей семьи. Разумеется, это не случайно.

Перед тем как начать работу над иконой, мастер прочитал множество книг, связанных с Императором, переписку Царской семьи. А еще пересмотрел документальные фильмы, посвященные Романовым. Он побывал в Екатеринбурге, на Ганиной Яме и в остальных местах, так или иначе связанных с жизнью и смертью Императора и его близких. И отзывы людей, приближенных к августейшим особам, были просмотрены им самым тщательным образом. Изучение было глубокое, очень долгое. Лишь после этого Александр Михайлович начал создание образа.

В память о Мастере

Сегодня икону Царственных мучеников, написанную Александром Соколовым, можно увидеть не только на Валааме. В начале ноября в Храме Христа Спасителя открылась посмертная выставка мастера. На ней представлено около ста работ разных периодов творчества иконописца, начиная с 1980 года, когда он создал образ «Не рыдай Мене, Мати» (собрание семьи Соколовых-Вишняк) до 2014-го - последнего года жизни. Гости выставки могут увидеть панагии, мозаику, репродукции фресок из храмов и монастырей России и зарубежья. И, конечно, там есть ряд икон, написанных мастером, в том числе образ Царственных мучеников с часовни Смоленского скита Валаамского монастыря, привезенный специально в Москву на выставку художника.